Как же так, Владыка?

Сегодня утром прочел на сайте «Христианской визии» о том, что отошел ко Христу Архиепископ Гродненский Артемий. Вчера вдруг среди офисной работы подумалось: давно не разговаривали, нужно позвонить. Решил, что сделаю это на выходные. Но теперь уже не сделаю…

Многие люди, которые хорошо знали архиепископа Артемия, напишут или что-то скажут о нем. Все мы знали его, но каждый по-своему. Мне повезло. Я тоже знал его по-своему. Мы созванивались и когда я был уже здесь, в эмиграции, и, как ни странно, чувствовали себя в очень похожем положении. Ему было одиноко, дело его жизни начали уничтожать на его глазах, его это ранило, он спрашивал: «Неужели все так?» Он понимал, что руководство Белорусской православной церкви «списало» его, предало, но не сердился на них, а скорее недоумевал — как такое могло стать возможным после стольких лет совместного служения? У него были хулиганские планы побывать в нашем Вильнюсе. 

Около года назад после долгого разговора я предложил ему писать книгу. Книгу о себе, о жизни и служении, которая, как я верю, будет многими востребована в современных реалиях. Он признался, что сил ему работать над такой книгой в одиночку нет, но, если я за эту работу возьмусь, он готов делать все что нужно. Так и договорились. Потом были больницы, созвоны, он присылал мне материалы. Я сделал видеозапись интервью. Мне не нужно быть дипломатичным, поэтому скажу как есть. Когда новый епископ Антоний начал целенаправленно обесценивать то, что делал Владыка Артемий, он согласился дать интервью для «ВЕРА+», потому что ему хотелось защитить дело своей жизни, хоть как-то высказаться по поводу того, что было на самом деле. Мы сделали это интервью и опубликовали.

Владыка был мудрым человеком, который все понимал. Он мог быстро и по-разному реагировать, но в его христианстве, в его желании добра другим сомнения не было никогда. 

Архиепископ Артемий был единственным епископом во всей Белорусской православной церкви, кто не пошел на компромисс с собственной совестью и не стал делать вид, что в нашей стране, охваченной политическим террором, насилием, в которой пытки, убийства, тюрьмы стали нормой, — ничего не происходит. Он выступил против этого так, как может сделать это христианский пастырь, — с кафедры церкви. И его проповедь начали разбирать на цитаты. Он знал, что местные спецслужбы вместе с руководством РПЦ и новым митрополитом Вениамином не простят ему смелой христианской позиции, но он на это абсолютно не смотрел. Даже в личных беседах он не позволял себе говорить плохо о митрополите Вениамине, который снял его по приказу Лукашенко, «силой» отправил на покой под молчание «белорусского синедриона». И даже в отношении нового архиепископа Антония он был очень сдержан, понимая, что тот — человек не свободный, недоумевая, зачем так стараться переписать историю епархии.

Архиепископ Артемий — единственный, кто осудил войну в Украине и говорил об этом свободно и спокойно. Для него не было сомнений, на чьей стороне правда. Он слишком хорошо знал, что такое СССР. 

Он переживал и передавал приветы литовским священникам, которых за антивоенную позицию запретили в служении и извергли из сана, и искренне радовался их присоединению к Константинополю. Меня просил передать им, чтобы не унывали, что все будет хорошо, что они настоящие.

Он был человеком увлекающимся. То просил что-то найти в Вильнюсе для телефона, то хотел, чтобы я нашел в вильнюсском архиве кое-какую информацию. Он мог говорить на разные темы, ему многое было интересно. С радостью соглашался участвовать в наших встречах в «Мастерской смыслов» и был настолько прямолинеен, что я не выкладывал эти встречи в интернет, чтобы не навредить Владыке. Пожалуй, теперь уже будет можно.

У меня чувство глубоко личной потери. Как хотелось успеть сделать совместную книгу, как хотелось еще много чего сделать вместе…

У архиепископа Артемия всегда было неважное здоровье. То, что он пережил за последние два года в Беларуси, тоже нанесло свой удар по нему. Он переживал, болел, страдал. Его коллективно убивала эта «советская Беларусь» вместе с новым митрополитом и новым епископом и кучей людей, которые всячески пытались его унизить, оболгать, уязвить. Иногда, я чувствовал, он переживал нечто вроде уныния. А потом, он как-то позвонил мне из больницы, куда в очередной раз попал, и у него был слабый, но полный желания что-то делать, радостный голос.

Сейчас церковное руководство будет делать вид, что он им нравился, что они скорбят. Но Владыка знал, что он для них чужой. И синод, где даже самые «прогрессивные» просто промолчали и позволили нанести этому человеку такой страшный и предательский удар, прошел почти единогласно. Как-то невольно вспоминается «Прощание с Пастернаком» Александра Галича:

Вечная Память моему дорогому авве.