«Священник должен обличать грех, называть зло злом, без всяких ситуаций и давления, а просто встречаясь со злом»

Интервью с Виталием Моцкусом, священником Экзархата Вселенского патриархата в Литве. Поговорили о жизни и служении, отношениях с государством и людьми, новом экзархе и новых общинах, Русской православной церкви, отношении к ЛГБТ и многом другом

Не нужно ничего ломать — нужно строить

— Отец Виталий, как изменилась ваша жизнь за последние два года? Я имею в виду период, когда вы с вашими коллегами священниками покинули Русскую православную церковь в Литве. Что важного произошло за этот период?

— Первое, что хотелось бы отметить, что я и другие священники, которые оказались в этой ситуации, были в полном недоумении оттого, что все это происходит на самом деле. Мы видели, как люди, которые считают себя духовенством, творили абсолютно немыслимые для христианина вещи. Ведь это была прямая ложь и перевирание всего, что происходило на самом деле. Конечно, меня после почти 30 лет служения в РПЦ трудно было чем-то удивить, да и люди способны ошибаться, но то, с чем мы столкнулись, вызвало у нас боль и удивление. Но сейчас, когда все прошло, мы просто говорим: «За все слава Богу и что мы не там». Да, после страшного психологического давления, травли в течение года постепенно ситуация стала проясняться, и ко второму году произошло много хорошего. Мы были приняты в клир Константинопольского патриархата, наша апелляция была рассмотрена, клеветнические обвинения отвергнуты. Конечно, это непросто — строить все, что называется, с нуля. Проще прийти в уже существующую епархию, где все работает. Но эти трудности очень приятные. Сложно, но все мы очень вдохновлены, особенно когда нам назначили экзарха, когда начали образовываться общины, начались богослужения. Не нужно ничего ломать — нужно строить, и это имеет свой шарм. У нас на сегодняшний день десять священнослужителей, десять общин — некоторые больше, некоторые меньше. Во многих местах люди просят приехать и начать работу по созданию приходов. Уже сейчас мы чувствуем, что наших сил не хватает. Но, как говорит наш экзарх, нет проблем, есть вызовы, на которые нужно ответить. Не все просто. Общины пока еще не могут позволить себе содержание священника. Но мы верим, что и эти трудности разрешатся.

— Я правильно понимаю, на сегодняшний момент материальная сторона жизни священника никак не обеспечивается ни государством, ни какой-то сторонней помощью? То есть, по сути дела, вам нужно служить Господу Богу и искать какие-то возможности для того, чтобы зарабатывать деньги на свою семью?

— Мы делаем с этим все что можем. Пытаемся привлечь какие-то фонды, которые помогли бы нам в нашей деятельности. При этом и работаем. Одно другому не помеха. Тем более что сейчас наше служение сильно связано с большим числом вынужденных мигрантов из Украины и Беларуси. То есть мы работаем с людьми, которые сами нуждаются в помощи. У нас много белорусов, с которыми очень успешно работают два белорусских священника из Беларуси. У них похожий путь. Их приход на сегодняшний день, наверное, один из самых организованных. Много работы, но чтобы ее продолжать, нужно изыскивать возможности и средства. 

Кстати говоря, многие священники Московского патриархата, которые нам симпатизируют, даже здесь, в Литве, не могут сменить юрисдикцию по причине именно материальной. Ведь у многих семьи и дети. Здесь мы, конечно, от других людей подвига не можем и не должны требовать. Одним словом, мы не теряем надежды и думаем, что со временем все будет решаться. На сегодняшний день экзархат имеет юридическую регистрацию, и теперь мы многое можем делать в нашем государстве. Начало положено, все будет решаться.

— Скажите, как литовское правительство относится к «новой» православной общине? Понятно, что православие в Литве уже давно, но Константинопольский патриархат — все-таки что-то новое. Нет проблем с властями?

— С самого начала мы получаем большую помощь от огромного числа людей. Наверное, почти нет в Литве христианских церквей, государственных учреждений, муниципалитетов, где бы не пытались поддержать нас и помочь нам. Особенно государство оказало помощь с помещениями, это огромное содействие. Помогали и помогают до сих пор, за что мы крайне признательны.

 — Другие христианские общины — это католики?

— Католики, лютеране, реформаты. Традиционные конфессии Литвы. Некоторые предоставляют свои храмы, в том числе и на длительный срок. И это ведь тоже не просто — мы же не раз в месяц собираемся. Есть храмы, где мы уже год собираемся. Это большая радость для нас, такое доброе отношение. Особенно помог визит Константинопольского патриарха Варфоломея. Совместно с правительством был подписан документ о сотрудничестве. Так что наше взаимодействие с другими церквами и с государством будет продолжаться.

— Как вы правильно называетесь?

— Экзархат Вселенского патриархата в Литве.

— Кто возглавляет экзархат? Насколько я понимаю, это ваш непосредственный руководитель? Обычно о начальстве либо хорошо, либо никак, но, может быть, вы можете немного рассказать об этом человеке, о том, как вам с ним работается? 

— Экзархом, то есть главной нашей церкви в Литве, назначен эстонец иеромонах Юстин (Кивило). Среди нас нет ни одного монаха, поэтому назначили подходящего человека из Эстонии, это ближайшая к нам епархия Константинопольского патриархата, которая имеет статус автономной церкви. Важно, что отец Юстин прошел период такого же становления православной общины в Эстонии и имеет опыт работы, очень важный для нас. Он уже находится в Литве, активно участвует в служении. Надеемся, что скоро у него появится резиденция, а пока он живет в католическом монастыре. 

— Он консервативный человек или либеральный — в православном понимании этих слов?

— Возможно, не стоит людей в православной церкви делить по этим двум лагерям. Потому что, бывает, человек называет себя либералом, но всегда нужно уточнять, в чем либерал. А бывает, наоборот, человек слывет консерватором, но его слова и поступки говорят о другом. Поэтому мне не очень нравится, когда люди так упрощают. Я по-другому скажу. Когда-то отец Юстин был женатым (матушка отца Юстина умерла), приходским священником, поэтому он очень хорошо знаком с приходской жизнью, жизнью большинства православного духовенства. Он не понаслышке знает, что такое семья и трудности, связанные с семейной жизнью. А если все его священники женаты (а у нас в Литве пока только такие), то, конечно же, это очень может ему помочь. Сегодня мы видим человека с колоссальным, очень важным для нас опытом, необходимым для развития церкви в Литве.

— Хорошо, тогда я уточню. Каким руководителем он является? Какие отношения со священниками? Вмешивается ли он в жизнь общин? Как приходы восприняли нового руководителя?

— Хочется сказать, что он объехал все общины Литвы. Не называю их пока приходами, потому что еще нет храмов. Но все объехал, много общался с людьми, служил там. Сейчас в некоторых общинах бывает и по второму кругу. Как руководитель он и должен вникать в жизнь церкви. Но это уже другой вид руководителя. Я бы сказал, что он в хорошем смысле проще. Не боишься к нему подойти, что-то спросить. Мы ведь привыкли к тому, что многие священнослужители недоступны для простых людей, подчиненных. Здесь другой случай. Он, скорее, как-то по-семейному относится к нам и вообще к людям. Конечно, он что-то советует, говорит, что нужно делать, это его право и обязанность, хотя и мнение общин у нас тоже учитывается. Ведь каждый прихожанин очень важен. 

Самое главное — это служение вместе с другими верующими людьми, наша молитва

— Общины в Литве живые? Люди принимают реальное участие в жизни церкви?

— Мы всегда обращаемся к людям и говорим: «Хорошо, что вы пришли в храм помолиться, но не спешите домой, оставайтесь, будем знакомиться друг с другом, общаться». Я рассказываю людям о себе, они, в свою очередь, о себе. Например, я общаюсь и служу в общине беженцев из Украины, и когда они начинают рассказывать свои истории, трагедии, о том, что сделала с ними война, это очень сближает и трогает. Ведь они не по своей воле оказались на чужбине, а из-за войны. Многие из них потеряли все, поэтому хочется сказать им: это ваша община, вы в ней хозяева. Для многих это непривычно, кого-то поначалу даже пугало, но для многих это очень утешительно. Наш экзарх тоже очень способствует тому, чтобы они чувствовали себя здесь хорошо.

И так везде. Мы стараемся, чтобы все общины были вот такими, чтобы все участвовали в жизни церкви, заботились о ней и помогали священнику. 

— Следующий мой вопрос касается лично вас. Я правильно понимаю, что вы покинули Русскую православную церковь, когда были ее канцлером? А сейчас вы назначены на это же служение в новой структуре Константинопольского патриархата. Что это за должность? Чем вы занимаетесь?

— Эта должность может называться по-разному. И в каждой епархии могут быть немного разные полномочия и обязанности. В РПЦ обычно эту должность называют «секретарь епархиального управления». Так, наверное, более понятно для церковных людей славянской традиции. В Литве эта должность называется канцлер, но это не (только) глава канцелярии, а помощник, «правая рука» епископа. Я занимал эту должность 16 лет. Теперь здесь так же назначен. Согласно нашему уставу, эта должность неизбирательная, экзарх назначает себе помощника, и круг обязанностей также определяется экзархом. 

— Я правильно понимаю, что помимо этого служения вы еще занимаетесь каким-то приходом? Где-то служите литургию?

— Конечно, какие бы высокие или не очень должности мы ни занимали в церковных структурах, это не главное. Это просто развитие церкви как структуры, системы. Но самое главное — это служение вместе с другими верующими людьми, наша молитва. Мы когда поступаем в семинарию, не мечтаем быть канцлерами или благочинными, все хотят быть священниками.

— Ну, думаю, наверняка найдутся и те, кто мечтает. 

— Ну наверное, есть те, кого в светском обществе можно назвать карьеристами, но лучше бы их не было, конечно.

— А кому вы как священник служите — Богу или людям?

— Здесь нужно вспомнить слова апостола Иоанна: «Тот, кто говорит, что любит Бога, но не любит людей, лжец». Иисус тоже учит, что то, что мы сделали для других, мы сделали для Него. Мы вместе спасаемся. Это не так, что мы прошли определенный путь, все у нас получилось — и мы говорим всем: делайте так-то и так-то, и будет хорошо. Нет. Этот путь мы идем вместе с верующими людьми. Вместе молимся, служим. Поэтому и говорим, что служим Богу и церкви — людям.

— Мне сразу пришло на ум «Богу и маммоне».

— О, это, конечно, невозможно.

— В каких местах находятся общины, где вы служите?

— На сегодняшний день моя основная община находится в Каунасе. Думаю, в будущем это будет хороший приход. Это в 100 км от моего места жительства, от Вильнюса. Наверное, главный минус в том, что я постоянно там не нахожусь, ведь мы не имеем постоянного храма. Пока наша церковная жизнь очень ограничена этим. Многое можно было бы делать, но особо негде. Тем более, что это католический храм, в котором тоже идет своя отлаженная жизнь. Возможно, в будущем что-то изменится… Вторая моя община после Каунаса находится в городе Шяуляй. Пока езжу туда раз в месяц. Там есть беженцы, с которыми мы работаем. Сейчас договариваемся о храме в городе Паневежис, в будущем надеемся начать в Алитусе служение. 

Есть еще городок Аникщяй. В нем мы проводим богослужения несколько раз в году, но людей там очень много. Мы сотрудничаем с местным музеем, где и совершаем богослужения. Иногда, когда идет прямая трансляции проходящих там служб, ее смотрят около 30 000 человек. Это очень много. Вероятнее всего, многие из Украины, но тем не менее. 

Мне приходится служить на нескольких языках: литовском, церковно-славянском, даже пришлось выучить украинский язык. Конечно, я еще не могу на нем говорить, но служить по текстам могу. Как священник я пытаюсь дать утешение этим людям, которые проходят такие серьезные испытания — стали вынужденными беженцами от войны.

Нельзя обслуживать политиков идеологически

— Хотел бы перевести нашу беседу в более личное поле. В момент вашего ухода из РПЦ МП в интернете завязалась бурная дискуссия по поводу вашего поступка. Я имею в виду всех священников, которые выступили против войны. Было много оскорблений, ударов ниже пояса, хейта. Митрополит Иннокентий также высказывался в ваш адрес нелицеприятно. Скажите, обиды у вас нет? Обычной человеческой обиды? Ведь это было для вас неожиданным совершенно. Сегодня мы уже привыкли к тому, что священников лишают сана, если они не поддерживают войну, но тогда это было впервые.

— Я понимаю, что стал неугоден в РПЦ по абсолютно политическим мотивам. Мы мешали делать вид, что все единодушны. Я не могу сказать, что я обиделся, но определенно какой-то осадок остался внутри. Я здесь даже больше испытывал сожаление, чем обиду. Ну как так можно было? Вообще в голове не укладывалось, что так может произойти, что так можно относиться к людям. Мотив руководства был просто диким. Они сформулировали обвинения так, чтобы представить нас какими-то преступниками. Главная задача была наказать — ну вот и наказали. А чтобы исключить поддержку общественности, придумали клевету про подготовку раскола, про канонические преступления — общественность ведь ничего не понимает в канонах. Везде твердили: «они страшные преступники», — поэтому все должны были принять это как данность. Сначала награждали священников за какие-то заслуги, а на другой день объявили раскольниками. Где логика? Было сложно остаться без служения, без литургии. Я тогда понял, насколько все то, что казалось в церковной жизни привычным, важно. Но это было тогда, а сейчас, когда все эти унижения, дискуссии позади, я могу совершенно искренне сказать: «Слава Богу, что все это произошло, а не затянулось еще на какое-то время, а потому могло быть еще болезненнее».

— Хочу уточнить у вас как у человека, понимающего кухню, скажите, Православная церковь Московского патриархата в Литве — она пророссийская или нет? Мы видим, как митрополит Иннокентий пытается отмежеваться от Москвы (во всяком случае на словах), от скандального собора, который недавно прошел. Это искренне — как вам кажется? Или это попытка сохранить лицо, находясь в Евросоюзе?

— Я лично знаком со всеми священниками Литвы и наизусть знаю, где и кто служит. Все-таки 28 лет я был здесь священником. Имелось достаточно времени, чтобы познакомиться с духовенством. Поэтому, исходя из того, что мне известно, я бы это следующим образом сформулировал. Там разные есть люди. И многие находятся в заложниках у ситуации, вынуждены молчать и не высказываться. Иногда они что-то говорят, но говорят тихо, чтобы не слышали другие. Им угрожают, пугают, что если они будут как-то нам сочувствовать, защищать, будут последствия. Есть и такие священники, которые ждут русских в Литве как освободителей, которые считают, что Литва — это русские земли. Я не хочу называть их по именам и фамилиям, не хочу переходить на личности. Они сами себя узнают. После 24 февраля один священник мне сказал: «Когда русские победят, ты будешь целовать сапоги русских солдат». Конечно, среди мирян тоже есть такие люди. Все заявления митрополита, которые делала церковь, вынужденные. Он хотел, чтобы мы не упоминали в наших заявлениях Россию, а просто говорили, что «мы против войны». И даже опубликовав заявление о том, что он против войны, митрополит Иннокентий на собрании духовенства оправдывался за это. Он говорил, что это для светских и внешних, что он вынужден, иначе просто не дадут жизни. В монастыре я минимум дважды слышал эти оправдания. Да и не только я, свидетелей много.

Поэтому я склонен считать, что эти утверждения вынужденные. Они не идут от чистого сердца, от осуждения зла, которое совершила Россия и патриарх Кирилл. Понимаете, ведь священник должен обличать грех, называть зло злом, без всяких ситуаций и давления, а просто встречаясь со злом. Таково христианское учение. 

Ну и много уже было таких историй, где видно, что это не по-настоящему. Возьмите недавно прошедший в России «народный собор», где, по сути, прозвучало оправдание национализма, войны, осуждение «гнилого Запада». Журналисты обратили на это внимание, и тогда митрополит Иннокентий, член правления этого собора, вынужден был оправдываться. А почему не раньше, не сразу? Ведь подобные проекты документов этой организации приходили к нему постоянно. А «гнилой Запад» — это кто? Мы? Европейцы? Говоря начистоту, не нужно было ждать скандала, чтобы отмежеваться от этого. Этим я и в свой огород камень бросаю. Я был, к сожалению, непозволительно наивен, когда думал, что еще можно что-то исправить, что, может, все-таки епархия МП в Литве не станет вести себя так, чтобы и «внешним» как-то что-то сказать, но и «русский мир» не потерять. Бог ему судья.

— Здесь справедливости ради нужно сказать, что и другие православные церкви за рубежом, которые являются частью Московского патриархата или зависят от него, ведут похожую политику. Нельзя сказать, что в Литве уникальная ситуация.

— Да, здесь ключевое слово «вынужденно». Поскольку сложно, живя на Западе, открыто противостоять его основам. Хотя есть пример такой попытки «пробежать между каплями» и естественный результат этого — ситуация в Эстонской епархии Московского патриархата. 

 — В Константинопольском патриархате Литвы есть русский приход?

— Да, в Вильнюсе есть русскоязычная община. Конечно, туда не только русские приходят. Службы есть и на церковнославянском, и на русском языках.

— То есть русскоязычным людям, которые уехали от войны и диктатуры, есть куда прийти, если они, например, не хотят молиться в храмах РПЦ?

— Да, конечно есть. И приходят такие люди. И не только приезжие, но и местные. 

Наступило время, когда церкви нужно учиться разговаривать со всеми вокруг

— Константинопольский патриархат очень активно участвует в политике. Патриарх Варфоломей часто встречается с политиками, реагирует на происходящее в мире. Как вы это прокомментируете?

— Очень просто, в политике мы говорим о нравственности. Патриарх встречается с политиками высокого уровня и, пользуясь своим авторитетом, поднимает много важных вопросов. Церковь постоянно ведет дискуссию со светским обществом и политиками по многим очень важным вопросам мира, справедливости, экологии, образования, проблем насилия, деятельности ЛГБТ-сообщества. Это нормально. Патриарх Варфоломей принимает участие в этих дискуссиях. Мы упрекаем РПЦ в том, что они начали говорить о новых, чуждых христианству ценностях, полностью переняв повестку политиков и оправдывая то, что христианство не может оправдывать. Церковь не должна быть инструментом пропаганды, она обязана отстаивать христианские ценности. В Русской православной церкви в настоящее время мы видим совершенно другие нарративы. Нельзя поддерживать войну, оправдывать ее, поощрять национализм и идею превосходства. Нельзя обслуживать политиков идеологически. Есть нормальное взаимодействие и диалог, который происходит между церковью и государством.

— Мы здесь упомянули ЛГБТ. Не секрет, что это любимая тема церковных пропагандистов из РПЦ МП. Открыто демонстрировать презрение к ЛГБТ-сообществу, оскорблять людей другой сексуальной ориентации. Мы видим, что это происходит на уровне возглавляющих Россию и Беларусь диктаторов и за этим слышатся церковные голоса. Так называемые традиционные ценности для РПЦ МП очень важны, хотя бы в теории. Мой вопрос такой, а каким путем пойдет Православная церковь в Литве — есть у вас мысли об этом? 

— Этот путь очень прост по своей сути, хотя и непрост в исполнении. Я вижу, как говорится, две стороны медали. С точки зрения нашего учения мы не можем поощрять пропаганду такого образа жизни. Вы сами знаете, что большинство христиан в мире никогда не согласятся с тем, что это норма. Но это было всегда. С другой стороны, церкви нужно учиться разговаривать с этими людьми. В храмах есть такие люди, которые живут, участвуют в служении, причащаются. Они могут никому ничего не навязывать, более того, часто и священники об этом не знают. Но почему же этот грех нужно отличать от других? Крикуны и пропагандисты просто громко орут на эти темы, больше для того, чтобы разрекламировать себя, мол, «мы-то борцы за правильный образ жизни, мы против ЛГБТ, это грех». Лучше сбросить пару бомб на детей Украины — наверное, так они думают. 

Но почему же церковь не проводит марши против коррупции, пыток в тюрьмах, войны в Украине? Придет на исповедь чиновник, который кого-то ограбил, взяточник — и ничего, «молись и кайся», может, еще и «деньгами-то поделись». А придет человек с гомосексуальностью — его могут оскорбить, унизить, начать против него «священную войну». Еще вопрос, кто из них больше вреда принес ближнему своему?

Я хочу сказать, что наступило время, когда церкви нужно учиться разговаривать со всеми вокруг. Не бить кулаками, не оскорблять, а разговаривать. Мы не можем навязать христианский образ жизни всем, особенно если люди не христиане. Но можно на равных вести дискуссию. Это всегда лучше, чем ненависть. И на все смотреть с пастырской любовью, с желанием спасения и исправления всем, а этому, как показывает жизнь, нам еще надо учиться. 

— Еще один вопрос, связанный с Константинопольским патриархатом в Литве и новыми приходами. Скажите, как будет вестись учет финансов? Это важный вопрос в любой организации. Обсуждался этот вопрос?

— Да, конечно обсуждался. Он очень актуален. В церкви есть деньги, которые приходят официально, на счета, как субсидии или пожертвования, за эти деньги мы, конечно же, отчитываемся. Это важно для того, чтобы люди, которые нам помогали, доверяли нам. И для нашей дисциплины тоже. Мы все будем стараться делать в соответствии с литовскими законами. Но есть средства, которые приходят в приход, к священнику, напрямую, с ними ситуация другая. Чтобы не допускать злоупотреблений, хотелось бы привлекать к вопросу финансов мирян. Эта область жизни приходов хоть по закону и не подотчетна государственным институциям, должна быть полностью прозрачной. Люди, община должны сами распоряжаться средствами, знать, сколько этих средств есть. Они должны быть подотчетными. Столько-то мы даем за аренду, столько-то на содержание священника, столько-то регенту. Сейчас у нас больших финансов нет, но мы уже начали именно так работать. На каждом приходе должен быть учет, который должен вестись серьезно. Все это делается для того, чтобы не было конфликтов, недомолвок, подозрений. Человеческий фактор тоже никто не отменял. Поэтому важно все делать честно и по закону, а также совместно с общиной верующих.

— Правильно я понимаю, с таким подходом домик в Паланге и новый «бентли» вам не светят?

— Нет, слава Богу, не светят.